Внутренняя отделка острога, в который меня завели стражники, великолепием не блистала. Но это и понятно, тюрьма – она и есть тюрьма. Караульные на входе, обитые металлом толстые прочные двери с железными засовами и все прочее намекало, что так просто отсюда не выбраться. Войдя, Мишет расписался в книге дежурного, после чего с рук на руки передал меня и мой рюкзак двум поджидающим возвращения отряда охранникам. Кстати, последние также были вооружены, хотя доспехов не имели и щеголяли в строгой черной форме без каких-либо знаков различия.
Они подхватили меня под белы рученьки и после недолгого блуждания по коридорам завели в одну из комнат. Нет, не в камеру, где мне предстояло коротать ночь в ожидании завтрашнего суда, а в небольшой кабинет, в котором за дубовым столом сидел невысокого роста крепыш с пышными усами и недельной щетиной на щеках. Он величественным кивком отпустил моих конвоиров, дождался, пока за ними закроется дверь и указал мне на стоявший посреди комнаты стул. Я осторожно присел на краешек и принялся разминать начавшие затекать руки.
Похоже, меня привели на допрос. Так сказать, с пылу с жару, пока не смазались впечатления, полученные при задержании. Обычная практика в конторах подобного рода. Но какие же трудоголики, эти ирхонские следователи! Полночь уж миновала, а закон не дремлет!
Коротышка извлек из недр стола кипу листков и принялся их вдумчиво изучать, не обращая на меня никакого внимания. Похоже, он рассчитывал, что ожидание доведет подследственного до нужной кондиции. Ха два раза! Он бы еще напарника пригласил и начал играть пьесу под названием "хороший и плохой следователь"! Но немного поерзать и пару раз покряхтеть мне совсем не помешает – незачем показывать, что я считаю себя умнее его.
– Итак, начнем! – наконец заявил хозяин кабинета, взяв в руки чистый листок и перо. – Имя?
Я решил далеко не отходить от основной роли:
– Мое?
– Ну не мое же! – нахмурил брови следователь.
– Ник Везунчик.
Коротышка неспешно вывел на листке первую строчку и продолжил допрос:
– Где родился?
– А могу я для начала поинтересоваться, с кем беседую?
Думаю, невеждам с севера простительно отвечать вопросом на вопрос.
– Дознаватель второй ступени Лихтош Иносский, – с явной неохотой представился хозяин кабинета.
– Очень приятно познакомиться, – кивнул я.
Лихтош пристально поглядел в мои невинные глаза, и допрос возобновился:
– Так где ты родился?
– На севере.
– Конкретнее.
– В рыбацкой деревушке на берегу океана.
– Как называется твоя деревня, на земле какого племени расположена?
– Никак не называется. И стоит она на нашей земле, где жили десятки поколений моих предков.
– Хотя бы уточни, что за племена проживают рядом с вами, – не сдавался дознаватель.
Я бы с радостью, вот только не знаю названия ни одного племени. Северных народов – да, они были упомянуты в прочитанном мной трактате, а более мелкие образования на краю мира автор трехтомника перечислять не счел нужным. Но ответить что-то было нужно, поэтому я невозмутимо сообщил:
– Лодочники и сеточники.
– Я о таких ничего не слышал, – заявил Лихтош, снова принявшись сверлить меня взглядом.
Я лишь пожал плечами, демонстрируя, что это не мои проблемы. Дознаватель не отступил и предпринял еще две попытки – достал карту, а потом попросил меня сказать что-нибудь на родном наречии. Это ему ровным счетом ничего не дало. На предложенный моему вниманию кусок пергамента с весьма приблизительной контурной схемой этой части материка я пялился, как баран на новые ворота, не собираясь показывать, каким маршрутом добирался до Проклятых земель, а пара фраз на русском привели к тому, что Лихтош сдался, записал в протоколе "место рождения установить не удалось" и перешел к главной части:
– Ты признаешься в совершенных тобой злодеяниях?
– Каких именно злодеяниях? – невинно похлопал я глазами.
– В убийстве двух жителей Ирхона и бегстве с места преступления, – терпеливо пояснил дознаватель.
Значит, хозяин постоялого двора не стал вспоминать эпизод с покалеченным воришкой – уже легче.
– У меня есть выбор? – уточнил я.
– Разумеется. Ты можешь до последнего все отрицать, однако я уверен, на суде это ничего не даст. Показания свидетелей, – Лихтош кивнул на стопку листков, – сходятся до мельчайших деталей, приметы твои были указаны четко, поэтому судьи даже не станут возиться с амулетом правды и сразу объявят приговор.
– И какой же?
– Либо двадцать лет в каменоломнях, либо рабство. Но если ты признаешь свою вину и будешь молить о снисхождении, приговор будет мягким – получишь лет десять-пятнадцать. Если же ты с признанием выкажешь желание послужить на благо Империи, то наверняка будешь отправлен с клеймом на границу, защищать нашу землю от диких орков. А там при должном усердии и безупречной службе можно через годик-другой амнистию заработать.
– Существует ли такой вариант, в котором после уплаты штрафа меня выпускают на свободу? – без обиняков спросил я.
– Надеешься заключить соглашение с Гильдией? – уточнил дознаватель. – Не советую. Это то же самое рабство.
Я не понял, о чем идет речь, но коротышка охотно рассказал, что в Ирхоне и других вольных городах приграничья Гильдия искателей имеет право выкупать преступников, оплачивая их штрафы. Причем как тех, на чьих пальцах имелись серебряные знаки, так и всех остальных. И если первым, очутившись на свободе, приходилось эти штрафы отрабатывать потом и кровью в почти двукратном размере, то вторым маги Гильдии надевали ошейник (чтобы не надумали сбежать) и приказывали до самой смерти ходить на Проклятые земли, отдавая вызволившей их организации четыре пятых своего дохода. В общем, как и сказал дознаватель – самое натуральное рабство, только поводок чуть длиннее.